Накануне ежегодной конференции «Современные возможности в диагностике и лечении больных нейроэндокринными опухолями», которая пройдёт 3 декабря 2021 года, мы говорим с заведующей химиотерапевтическим отделением N1 НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина, врачом-онкологом, д.м.н. Еленой Артамоновой.

– Анонсируя конференцию профессиональному сообществу, вы упомянули, что это редкие опухоли, которые на самом деле не редкие. В чём коллизия?

– Темпы роста заболеваемости нейроэндокринными опухолями в несколько раз опережают темпы роста заболеваемости всеми злокачественными новообразованиями. Вполне возможно, что частично этот рост обусловлен улучшением диагностики нейроэндокринных опухолей (НЭО). Эта патология очень сложна для диагностики и в среднем время от появления первых симптомов до установления диагноза НЭО составляет несколько лет, а пациенты совершают не менее 11-12 визитов к врачам различных специальностей! Например, лечатся у гастроэнтерологов по поводу диареи и колитов, проходят лечение у гинекологов по поводу тяжёлого климактерического синдрома, лечатся у кардиолога, у специалистов, занимающихся бронхиальной астмой, и т.д. Потому что клиническая картина НЭО с карциноидным синдромом может имитировать самые различные неопухолевые заболевания.

– Что изменилось в диагностике? Прорыв произошёл именно здесь?

– Диагностика НЭО – это, прежде всего, уровень работы лаборатории патоморфологии. Высокий уровень специалистов-экспертов, которые уже при изучении первичного опухолевого материала ставят диагноз НЭО. Это серьёзное развитие методов иммуногистохимической диагностики, требующий применения моноклональных антител к различным маркёрам НЭО для подтверждения этого диагноза. На сегодняшний день задачи патоморфолога значительно расширяются, потому что кроме подтверждения диагноза НЭО необходимо очень чёткое отнесение нейроэндокринной опухоли к той или иной подгруппе, есть целый ряд признаков, которые делят НЭО на три подгруппы (G1, G2, G3).

– Что это за подгруппы?

– Отдельно выделяются нейроэндокринные раки мелкоклеточные и крупноклеточные, f в случае подтверждения диагноза НЭО для выработки оптимальной тактики лечения требуется ещё определение экспрессии рецепторов соматостатина второго и пятого типов. К сожалению, не все лаборатории полностью оснащены средствами для полноценной иммуногистохимической диагностики.

– Что изменилось в лечении? Каков арсенал врачей, которые сталкиваются с возрастающим потоком пациентов с НЭО?

– Арсенал возможностей лечения увеличился. В первую очередь, это касается эндоскопистов. Они занимаются не только диагностикой, но и лечением, удалением НЭО с локализацией в желудке – верхних отделах желудочно-кишечного тракта. Значительно расширены и оптимизированы хирургические подходы с выделением направления минимальных инвазивных вмешательств в лечении НЭО, увеличились возможности т.н. «больших» хирургов - на сегодняшний день в лечении НЭО широко используется резекция метастазов, в том числе важную роль может играть резекция метастазов R1 для уменьшения объёма опухолевой нагрузки.

– Что вы можете сказать в отношении лекарственного лечения?

– Арсенал препаратов для системного лекарственного лечения так же непрерывно расширяется. У нас есть таргетные, персонализированные подходы. Мы применяем аналоги соматостатина, алгоритм применения этих препаратов сегодня оптимизирован. Это выбор терапии первой линии пациентов с высокодифференцированными нейроэндокринными опухолями, пациентов с симптомным течением заболевания. Необходимо продолжать применение этих препаратов при прогрессировании болезни. Существует чёткий алгоритм оптимального назначения и продолжения терапии аналогами сомтастатина с увеличением дозы, уменьшением интервалов между введениями, переходом на другой препарат. У нас есть молекулярно нацеленные препараты для системного лечения НЭО, и не так давно в нашем арсенале появился новый оригинальный отечественный цитостатик Араноза.

– Он уже используется в клинической практике?

– Специалисты-химиотерапевты хорошо знают, что в зарубежных алгоритмах лечения НЭО есть такой препарат как Стрептозотоцин – нитрозопроизводное. В РФ он отсутствует, его никогда не было. Но в онкологическом научном центре был создан оригинальный препарат, тоже нитрозопроизводное, имеющий какие-то общие черты как препарат одного класса со стрептозотоцином, и благодаря большой, многолетней работе по клиническому исследованию этого препарата была показана его высокая эффективность при НЭО. В декабре прошлого года Минздрав России внес изменения в инструкцию к препарату, было одобрено новое показание для Аранозы – нейроэндокринные опухоли. На сегодняшний день мы широко используем этот препарат в лечении наших пациентов и надеемся, что и у онкологов из других лечебных учреждений возможности применения Аранозы появятся в реальной клинической практике.

– Какое место применительно к НЭО занимает ядерная медицина?

– Не только в диагностике НЭО, но и в лечении этой сложной патологии ядерная медицина занимает всё больше места.

– Все эти невероятные, революционные изменения будут отражены в клинических рекомендациях?

– Работа над клиническими рекомендациями идёт прямо сейчас. Изменения касаются как оптимизации применения аналогов сомтастатина, как места нового препарата – Аранозы в лечении НЭО, так и появления ещё одного нового, недавно одобренного в РФ препарата для контроля такого нежелательного явления, как диарея. К сожалению, клиническое течение НЭО с карценоидным синдромом часто сопровождается некупируемой или плохо купируемой диареей. И новые возможности борьбы с этим грозным осложнением появились у нас совсем недавно. Новый препарат тоже был зарегистрирован в РФ в октябре 2021 года.

– Т.е. специалисты, которые 3 декабря примут участие в конференции, получат знания буквально с колёс? Самую свежую, самую новую информацию в диагностике и лечении?

– Да, это действительно так. Причём, не только в диагностике, не только в лечении, мы посвятили специальный доклад вопросам реабилитации больных с НЭО на этапах противоопухолевой терапии. Это очень важное направление, которому в последнее время стали уделять большое внимание и специалисты-онкологи в России, не только за рубежом. Особенности клинического течения НЭО требуют участия специалиста-реабилитолога в большой мультидисциплинарной команде специалистов. И именно такой доклад будет представлен заведующей нашим отделением реабилитации.

– Если в поисковой системе сделать запрос – НЭО, то несколько первых ссылок будут отправлять на сайты зарубежных клиник. Как вы можете объяснить этот любопытный феномен?

– Если называть вещи своими именами – клиники ищут пациентов. Не секрет, что наши пациенты, которые обращаются в зарубежные клиники, платят там за лечение. Но сегодня успехи хирургических, эндоскопических, рентгеноэндоваскулярных методов и успехи системного лечения НЭО велики, и Россия – не исключение.

– Как долго вам удаётся держать НЭО под контролем?

– Наши пациенты лечатся и наблюдаются у нас годами. Ну, вот, например, мой личный рекордсмен лечится 28 лет, сколько я работаю в Онкоцентре. Это первый пациент с НЭО, который когда-то обратился ко мне, как к врачу. Он получает лечение, он живёт. Периоды более интенсивного лечения сменяются менее интенсивными – есть такой термин «химиотерапевтические каникулы». При активизации процесса мы лечение возобновляем. Причём, речь именно об опухолевом процессе, не о метастазах после радикальной операции. Т.е. у нас есть все основания сказать, что мы уверенно переводим эту болезнь в хроническую форму и контролируем опухоль долгие, долгие годы.